До чего ж люди добросердечные!.. Патронов не хватит.
Улыбчивые, приветливые - смотреть тошно.
Ходишь и раскланиваешься: "Здасте…, здасте.."
Ты с запою – опухший, небритый, с мольбой в глазах – пристрелите!.. А она сидит такая крепенькая, скользкая, как маслёнок на пеньке и: "Здрасте… Хорошо выглядите!".
Её б каменюгой, а ты улыбаешься: "И вам, Марья Семёновна, не болеть!.."
Дальше ковыляешь.
Петрович с третьего. Смотрит, думает, небось: "Когда ж ты, алкаш, сдохнешь?!", а сам:
- Ну, ты как, сосед?!..
Думаешь: "Плюнуть бы тебе в харю твою мерзкую!", но улыбаешься: "Да вот что-то мотор барахлит!.."
- Да ты что?.. Ай-ай-ай!.. – он вздыхает, и глаза…, глаза у гада, как у морского котика. Сам, небось, думает: "Мотор у тебя?.. По роже видать - с будуна!"
А говорит жалостливо:
- Ты, сосед, того… выздоравливай!.. - Что означает: " Тьфу, и как тебя только земля носит?!"
- Спасибо, Петрович. И тебе не хворать!.. - А сам шепотом: "Застрелись, собака!.."
Так и идёшь.
Ты им: "здрасте". Они тебе: "здрасте"…
Ну, а если, не дай Бог, наоборот – вдруг свеженький, подтянутый и в глазах что-то такое - сразу приговор.
Один, на днях, выскочил. Довольный!.. В лотерею что-то выиграл, не то радиоприёмник, не то бейсболку. Ну, свезло человеку.
Бежит, самого от счастья прям пучит.
Ему вслед отовсюду: "Ай, молодца!..", "Слыхали, слыхали – от души, от души…!", "Ну, и везучий ты, Вася – очень, очень за тебя…!", "Впрок, всё впрок!.."
А вечером его машина, на углу – шарах!.. И в гипс на полгода – радиоприёмник слушать.
Ну, такие чуткие, такие отзывчивые – всех бы якорной цепью и без парашюта.
Один на работу ходил. Не ходил, в общем, а так – ползал. Ноги волочил, мятый, вечно подмышками вонял.
А тут вдруг преобразился – прилизанный, благоухает, подмышки - закусывать можно.
Что с человеком?.. В портрете такой катаклизм!.. Откуда?..
Всем же интересно. Зудит же у всех.
- Любовь!.. – говорят.
Это бабы. Они всегда чуть что – любовь!..
- Не-е-е, бабло привалило!.. – это мужики. У них мерило иной – цифровой, в сантиметрах.
Ну, бабы те сразу вздыхать, грудь себе мять – завидовать. Мужики, желваками поигрывают, зубоскалят.
И те, и другие, в один голос: "Хорошо выглядите!.. Посвежели!.. Прям, принц…, и в подмышках розы!..".
А тому так неловко. Он вправо – там ему доброжелают. Он влево – там добросердечат. Некуда деться!..
В груди что-то пискнуло. Он ворот рванул. Пуговица стрельнула, а вместе с ней душа навылет. Так и рухнул языком на кафель.
Потом оказалось, не любовь, не "бабло" - просто в баню, человек, сходил...
А то бывает, выйдет такая - на шпильках. Ножки подкованы. Цок-цок-цок - каблучками. Носик по ветру. Грудка вздрагивает. Губки вперёд её бегут…
А тут Марья Семёновна, в спинку ей: "Куда торопишься, красавица?!"
И всё!
Точно обухом в темя.
Каблучок хрясть!.. Ножка хрусть!.. И вся красота на асфальте – грудой.
Такие добрые… Взглядами, как напалмом… Их бы Бен Ладану инструкторами.
Мамаша с колясочкой за хлебушком выскочит. А её уже поджидают.
- Ай, какой пузырь!.. Во щёки-то наел. Сразу видно, сиську любит?.. Мамке то спасть даёшь, карапуз?!.. Ути-пути!.. Иди к бабушке…
И капут.
Орёт, как резаный – день, ночь – всё едино. Сиську видеть не может. Через неделю папаша в петлю, мать в окно!..
И главное ничего их не берёт. Водку не пьют, по докторам ходят, витаминами себя балуют. И, как назло, лицензию на отстрел не выдают.
А так бы вышел с ружьишком...
Она б мне:
- Здравствуй, касатик!..
А я ей с двух стволов: "Не хворай, старая!.." И колом осиновым – контрольный.
Потом за Петровичем.
- Ну-ка, сосед, улыбнись!.. Как ты там делал глазки?..
И в прорези лоб его потный.
Эх, дали бы лицензию. Я, может, и пить бы бросил. А так, какой смысл?..
Улыбчивые, приветливые - смотреть тошно.
Ходишь и раскланиваешься: "Здасте…, здасте.."
Ты с запою – опухший, небритый, с мольбой в глазах – пристрелите!.. А она сидит такая крепенькая, скользкая, как маслёнок на пеньке и: "Здрасте… Хорошо выглядите!".
Её б каменюгой, а ты улыбаешься: "И вам, Марья Семёновна, не болеть!.."
Дальше ковыляешь.
Петрович с третьего. Смотрит, думает, небось: "Когда ж ты, алкаш, сдохнешь?!", а сам:
- Ну, ты как, сосед?!..
Думаешь: "Плюнуть бы тебе в харю твою мерзкую!", но улыбаешься: "Да вот что-то мотор барахлит!.."
- Да ты что?.. Ай-ай-ай!.. – он вздыхает, и глаза…, глаза у гада, как у морского котика. Сам, небось, думает: "Мотор у тебя?.. По роже видать - с будуна!"
А говорит жалостливо:
- Ты, сосед, того… выздоравливай!.. - Что означает: " Тьфу, и как тебя только земля носит?!"
- Спасибо, Петрович. И тебе не хворать!.. - А сам шепотом: "Застрелись, собака!.."
Так и идёшь.
Ты им: "здрасте". Они тебе: "здрасте"…
Ну, а если, не дай Бог, наоборот – вдруг свеженький, подтянутый и в глазах что-то такое - сразу приговор.
Один, на днях, выскочил. Довольный!.. В лотерею что-то выиграл, не то радиоприёмник, не то бейсболку. Ну, свезло человеку.
Бежит, самого от счастья прям пучит.
Ему вслед отовсюду: "Ай, молодца!..", "Слыхали, слыхали – от души, от души…!", "Ну, и везучий ты, Вася – очень, очень за тебя…!", "Впрок, всё впрок!.."
А вечером его машина, на углу – шарах!.. И в гипс на полгода – радиоприёмник слушать.
Ну, такие чуткие, такие отзывчивые – всех бы якорной цепью и без парашюта.
Один на работу ходил. Не ходил, в общем, а так – ползал. Ноги волочил, мятый, вечно подмышками вонял.
А тут вдруг преобразился – прилизанный, благоухает, подмышки - закусывать можно.
Что с человеком?.. В портрете такой катаклизм!.. Откуда?..
Всем же интересно. Зудит же у всех.
- Любовь!.. – говорят.
Это бабы. Они всегда чуть что – любовь!..
- Не-е-е, бабло привалило!.. – это мужики. У них мерило иной – цифровой, в сантиметрах.
Ну, бабы те сразу вздыхать, грудь себе мять – завидовать. Мужики, желваками поигрывают, зубоскалят.
И те, и другие, в один голос: "Хорошо выглядите!.. Посвежели!.. Прям, принц…, и в подмышках розы!..".
А тому так неловко. Он вправо – там ему доброжелают. Он влево – там добросердечат. Некуда деться!..
В груди что-то пискнуло. Он ворот рванул. Пуговица стрельнула, а вместе с ней душа навылет. Так и рухнул языком на кафель.
Потом оказалось, не любовь, не "бабло" - просто в баню, человек, сходил...
А то бывает, выйдет такая - на шпильках. Ножки подкованы. Цок-цок-цок - каблучками. Носик по ветру. Грудка вздрагивает. Губки вперёд её бегут…
А тут Марья Семёновна, в спинку ей: "Куда торопишься, красавица?!"
И всё!
Точно обухом в темя.
Каблучок хрясть!.. Ножка хрусть!.. И вся красота на асфальте – грудой.
Такие добрые… Взглядами, как напалмом… Их бы Бен Ладану инструкторами.
Мамаша с колясочкой за хлебушком выскочит. А её уже поджидают.
- Ай, какой пузырь!.. Во щёки-то наел. Сразу видно, сиську любит?.. Мамке то спасть даёшь, карапуз?!.. Ути-пути!.. Иди к бабушке…
И капут.
Орёт, как резаный – день, ночь – всё едино. Сиську видеть не может. Через неделю папаша в петлю, мать в окно!..
И главное ничего их не берёт. Водку не пьют, по докторам ходят, витаминами себя балуют. И, как назло, лицензию на отстрел не выдают.
А так бы вышел с ружьишком...
Она б мне:
- Здравствуй, касатик!..
А я ей с двух стволов: "Не хворай, старая!.." И колом осиновым – контрольный.
Потом за Петровичем.
- Ну-ка, сосед, улыбнись!.. Как ты там делал глазки?..
И в прорези лоб его потный.
Эх, дали бы лицензию. Я, может, и пить бы бросил. А так, какой смысл?..